Антиутопия XX века представлена литературами многих стран: самые известные романы-антиутопии принадлежат английским авторам О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932), Д. Оруэллу «1984» (1949); в России дань жанру отдал Е. Замятин («Мы», 1923), в Америке - Р. Брэдбери («451 по Фаренгейту», 1953). Особым типом антиутопического романа стала книга Уильяма Голдинга «Повелитель мух» (1954).
«Мы» - роман-антиутопия Евгения Замятина с элементами сатиры (1920). Действие разворачивается приблизительно в тридцать втором веке. Этот роман описывает общество жёсткого тоталитарного контроля над личностью (имена и фамилии заменены буквами и номерами, государство контролирует даже интимную жизнь), идейно основанное на тейлоризме, сциентизме и отрицании фантазии, управляемое «избираемым» на безальтернативной основе «Благодетелем».
«Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благодушные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики» (статья «Я боюсь»). Это было писательское кредо Замятина. И роман «Мы», написанный в 1920 году, стал художественным его воплощением.
Роман построен как дневник одной из ключевых фигур гипотетического общества будущего. Это гениальный математик и главный инженер новейшего достижения технической мысли - космического корабля «ИНТЕГРАЛ». Как сознательный гражданин, Д-503 (имён больше нет - люди названы «нумерами», гладко бреют голову и носят «юнифу», т.е. одинаковую одежду, лишь цвет которой указывает на принадлежность к мужскому или женскому полу) доходчиво и подробно описывает жизнь при тоталитаризме на примере своей собственной. В начале он пишет так, как обычно мыслит человек, пребывающий в блаженном неведении относительно любого другого образа жизни и общественного строя, кроме заведённого властями в его стране. С самого начала видно, что государство всё-таки не смогло полностью вытравить из людей человеческое. Так, по-прежнему существует привязанность к близким. В частности, главный герой предпочитает проводить свои «сексуальные часы» с О-90 - розовощёкой, пышнотелой и невысокой девушкой, которая и сама не стремится подавать заявку на кого-то, кроме Д-503. Однако и у неё есть ещё один половой партнёр - поэт R-13. Но они с Д-503 дружат, и в своём дневнике Главный Строитель называет О и R своей семьёй.
После встречи с женским нумером I-330 (худая, сухая и жилистая актриса) жизнь Д сильно меняется. С первого знакомства с ней герой чувствует неосознанную угрозу своей прежней жизни. I-330 проявляет настойчивость, и их встречи происходят всё чаще - в том числе в неположенное время (когда все на работе). Нарушает герой по магнетической воле I и другие законы Единого Государства: она даёт ему попробовать алкоголь и табак (в Едином Государстве любые вызывающие привыкание вещества строжайше запрещены). В ходе дальнейшего общения с ней главный герой понимает, что влюбился абсолютно в «древнем» понимании слова - «не может жить без неё», повинуется её указаниям, хотя для него очевидна их преступность (по законам Единого Государства).
О внезапно является к Д без билетика и требует дать ей ребёнка (в Едином Государстве - «детоводство», дети обучаются в школах, где учителя - роботы; каждый взрослый должен выполнить определённую «Материнскую и Отцовскую Норму»; очевидно, что и О дерзко преступает закон). О-90 беременеет от Д-503.
Потрясённый ещё недавно казавшимися не мыслимыми событиями последнего времени, Д-503 решает обследоваться у врачей - и в итоге выясняется, что у него, по словам психотерапевта из Медицинского Бюро, «образовалась душа».
Благодетель удостаивает Д-503 своей аудиенции. Впервые пообщавшись с Благодетелем, герой видит, что это достаточно пожилой и утомлённый жизнью, но в принципе не слишком примечательный нумер. Очевидно, что он - такой же раб Единого Государства, как и любой другой, пусть даже формально именно он возглавляет Государство. Как главного инженера, героя щадят и ограничиваются картинным увещеванием. Однако в конечном итоге ему всё-таки делают Великую Операцию.
18. Tема Bеликой отечественной войны в русской литературе
Тема Великой Отечественной войны стала на долгие годы одной из главных тем литературы XX века. Причин тому много. Это и осознание тех ничем невосполнимых потерь, которые принесла война, и острота нравственных коллизий, которые возможны лишь в экстремальной ситуации (а события войны - это именно такие события), и то, что из советской литературы надолго было изгнано всякое правдивое слово о современности. Тема войны оставалась порой единственным островком подлинности в потоке надуманной, фальшивой прозы, где все конфликты, согласно указаниям “свыше”, должны были отражать борьбу хорошего с лучшим. Но и правда о войне пробивалась нелегко, что-то мешало сказать ее до конца.
Сегодня ясно, что невозможно понять события тех лет, человеческие характеры, если не учитывать, что 1941-му году предшествовали страшный 1929-й год - год “великого перелома”, когда за ликвидацией “кулачества как класса” не заметили, как ликвидировано было все лучшее в крестьянстве, - и, может быть, еще более страшный 1937-й год.
Одной из первых попыток сказать правду о войне стала повесть В. Быкова “Знак беды ”. Повесть эта стала этапной в творчестве белорусского писателя. Ей предшествовали его произведения о войне: “Обелиск”, “Сотников”, “Дожить до рассвета” и другие. После “Знака беды” творчество писателя обретает новое дыхание, углубляется в историзм, прежде всего в таких произведениях, как “В тумане”, “Облава”.
В центре повести “Знак беды” - человек на войне. Не всегда человек идет на войну, она сама порой приходит в его дом, как это случилось с двумя белорусскими стариками, крестьянами Степанидой и Петроком Богатько. Хутор, на котором они живут, оккупирован. В усадьбу являются полицаи, а за ними - и фашисты. Они не показаны В. Быковым жестокими и зверствующими, просто они приходят в чужой дом и располагаются там как хозяева, следуя идее своего фюрера, что всякий, кто не ариец, - не человек, в его доме можно учинить полный разор, а самих обитателей дома - воспринимать как рабочую скотину. И поэтому так неожиданно них то, что Степанида не готова подчиниться им беспрекослсвно. Не позволить себя унижать - вот исток сопротивления этой немолодой женщины в такой драматической ситуации. Степанида - сильный характер. Человеческое достоинство - вот главное, что движет ее поступками. “За свою трудную жизнь она все-таки познала правду и по крохам обрела свое человеческое достоинство. А тот, кто однажды почувствовал себя человеком, никогда уже не станет скотом”, - так пишет В. Быков о своей героине. При этом писатель не просто рисует нам этот характер, - он размышляет об истоках его формирования. Задумываясь над смыслом названия повести, вспоминаешь строки из стихотворения А. Твардовского, написанного в 1945 году: “Перед войной, как будто в знак беды...” То, что творилось еще до войны в деревне, стало тем “знаком беды”, о котором говорит Быков.
Наряду с героико-романтической жанровой тенденцией в русской литературе 20-х годов, породившей утопические представления о революции как воплощение мечты об идеальном устройстве общества, появляется негативная утопия или антиутопия
Утопия – это просто идеализированная выдумка, неоправданные мечты их авторов. Да и каждое такое общество имеет массу недостатков, которые скрыты под более весомыми «положительными» особенностями.
Антиутопия же демонстрирует негативные стороны общества, порой гиперболизируя их, выставляя напоказ, чтобы показать, что именно не правильно, что стоит изменить, чего нужно избегать. Возможно, если делать все наоборот, чем как описано в каком-либо тексте антиутопии, то тогда и получится настоящая утопия. Но это нереально, поскольку идеального государства не существует как такового. Так что это – замкнутый круг, состоящий из двух противоположностей. Писатели-утописты чаще всего оставляют без внимания те пути, которыми достигается изображенный ими миропорядок Авторы антиутопии обращают особое внимание именно на пути построения «идеального общества», ибо убеждены, что мир антиутопии - результат попыток реализовать утопию
В процессе превращения утопии в антиутопию заключен своеобразный закон, согласно которому утопия с ее идеей свободы с фатальной неизбежностью оборачивается антиутопией, и конечным результатом становится абсолютная несвобода, прямо противоположная провозглашенным идеальным целям
Разоблачая мифы об идеальном социальном устройстве общества, антиутопии сатирически заостряют недостатки и заблуждения утопистов. В книгах-предупреждениях Е Замятина «Мы», М Булгакова «Роковые яйца», «Собачье сердце» А Платонова «Чевенгур», «Котлован» показаны перспективы развития тоталитарной модели государства, губительно воздействующей на человеческую личность Авторы антиутопий используют в произведениях элементы сатиры, фантастики, философской притчи.
В антиутопии всегда изображено насилие над историей, которую упрощают, стараясь выправить ради безжизненного идеала. Герою антиутопии суждено пережить это насилие как собственную жизненную драму, и человека она ставит перед нравственным выбором
Одной из важнейших задач антиутопии в отличие от утопии, как показывает анализ произведений Е.И. Замятина, М.А. Булгакова, АА Платонова, является предупреждение о том, что может привести к стагнации, к потере духовного начала
Столкновение утопических представлений о коммунизме с реальной практикой строительства социализма приводит писателей к жанру антиутопии.
Утопия не может замыкаться только в современности, однако ее претензии окажутся ложными и в том случае, когда историю и земную реальность игнорируют, безоглядно воспаряя к высотам идеала, каким бы он ни был. Весь опыт антиутопии XX в служит этому подтверждением Проблематика, которая в ней преобладает, была действительно в высшей степени актуальной на протяжении всего столетия, представлявшего собой непрерывный поиск утопии, способной устоять в испытаниях движущейся истории, а оттого хроника этого времени содержит так много ложных озарений, сменявшихся метафизическим разочарованием, так много конвульсий, заблуждений и катастроф
Авторы антиутопий для выражения ведущей проблематики, уклоняются от традиционного психологического письма в сторону гротеска, сатиры, фантастики, философской притчи, антиробинзонады. Отказываясь от привычных беллетристических сюжетов и героев, те от всего того, что обладало проверенным эстетическим качеством, литература перешла к освоению «мифологического письма» Коренным свойством антиутопии является то, что она всегда оспаривает миф, создаваемый утопистами.
Антиутопия – это тип художественного социально-философского синтеза, особый тип художественности. По своему существу антиутопия является опытом социальной диагностики, а литературные приемы, свойственные всякому утопическому повествованию (условные острова, планеты, эпохи) - способ, помогающий сделать диагноз более точным.
Футурологическая проблематика романа Е Замятина «Мы» пронизана чувством трагически ошибочного выбора, тревогой за человека, предостережением для тех, кто волей или неволей на себе испытал последствия социальных экспериментов Описание будущего Единого Государства ни в чем не отступает от канонов классической утопии «стеклянные купола аудиториумов», «божественные параллелепипеды прозрачных жилищ» Однако автора интересует не столько техническое великолепие нового общества, сколько его духовное состояние Главное в сюжете романа - превращение человека в винтик, трагедия преодоления человека в человеке. Причем «Великая Операция» расчеловечивания встает как вполне реальная альтернатива истории И тем более реальная и опасная, что осуществляется под лозунгом гарантированного блага, если человек откажется от себя, перестанет быть человеком, растворится в воле и функциях «Единого Государства»
Всевозможные варианты «светлого будущего» создавались в то время с революционным азартом и пафосом претворения мечты в жизнь Революция переживала свой, утопический период пока в сравнительно безобидной форме Особого внимания заслуживают утопии «пролетарской культуры», выраженные в творчестве А Гастева, В Кирилова, В Маяковского, В Александровского и др «Мы несметные, грозные легионы труда Мы победили пространства морей, океанов и суши», - упоенно декламирует талантливый поэт Владимир Кириллов Футуристы в своих манифестах трактуют тотальное разрушение как созидание «Бейте в площади бунтов топот, / Выше гордых голов града" /Мы разливом второго потопа / Перемоем миров города" (В Маяковский «Наш марш») В другом марше «Мы идем» В Маяковский популярно разъясняет «Мы разносчики новой веры, / Красоте задающей железный тон, / Чтоб природами хилыми не сквернили скверы, / В небеса шарахаем железобетон»
Едва ли не полвека эти настроения были господствующими в пропагандистских установках, способствуя превращению утопической мечты в трагическое бытие личности в рамках тоталитарной системы
«Мы» - роман о будущем, но это не мечта, не утопия - это антиутопия. В нем проверяется состоятельность мечты
Идеальный общественный уклад достигнут насильственным упразднением свободы Всеобщее счастье каждого человека - его подавление, нивелировка, а то и физическое уничтожение Но почему же насилие над личностью вызывает у людей восторг.Дело в том, что у Единого Государства есть верное оружие - это слово. Именно слово может не только подчинить человека чужой воле, но и оправдать насилие и рабство, заставить поверить, что несвобода и есть счастье Этот аспект романа особенно важен, так как проблема манипулирования сознанием особенно актуальна в современной действительности. Идеология Единого Государства выражается в стилистике произведения С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюморонов «благодетельное иго разума», «дикое состояние свободы», «наш долг - заставить их быть счастливыми», «самая трудная и высокая любовь - это жестокость» Это не просто особый язык - это особый тип сознания Здесь несвобода -счастье, жестокость - проявление любви, а человеческая индивидуальность - преступление
Е Замятин не только изобразил в условно-фантастической форме победу техники над человеком, но и сумел показать сущность тоталитарного социально - политического режима. Мир в романе Е Замятина дан через восприятие человека с пробуждающейся душой нравственные ценности, которые исповедует сам автор, становятся все более дороги герою Главный вопрос, который поставил Е Замятин в своем романе выстоит ли человек перед все усиливающимся насилием над его совестью, душой, волей.
Герой антиутопии должен испытать сомнение в логических посылках системы, которая норовит, как мечталось конструкторам Единого Государства, сделать человека вполне «машиноравным». Он должен пережить это сомнение как кульминацию своей жизни, пусть даже развязка окажется трагической, как у Е Замятина Такой конфликт с неизбежностью появится в антиутопии, если она принадлежит искусству Потребность в нем идет от художественного постижения мира Описывая социальные структуры, притязающие на совершенство и ограничиваясь их сатирическим ниспровержением, антиутопия в лучшем случае осталась бы полезной иллюстрацией теорий, доказывающих несостоятельность технократических и тоталитарных режимов как способа разрешить стоящие перед человечеством проблемы Истинно художественное произведение подобным назначением удовлетвориться не может Его область - человек, впрямую столкнувшийся с силами, старательно разрушающими естественный цикл бытия, чтобы придать ему законченную рациональную стройность Никакая обличительность, никакой гротеск не дадут необходимого художественного результата, пока эти силы остаются у писателя как бы посторонними, не вторгающимися в реальную человеческую судьбу самым непосредственным образом
Обманчиво впечатление, будто картина нежелательного будущего составляет для антиутопии единственную и главную заботу. В антиутопии всегда изображено насилие над историей, которую упрощают, стараясь выправить ради безжизненного идеала Герою антиутопии суждено пережить это насилие как собственную жизненную драму, и человека она ставит перед нравственным выбором Автор предупреждает об опасности слепого следования догматической социальной идее Е Замятин не скрывает ситуация трагична, ибо одурманенные идеологической обработкой, потерявшие бдительность люди могут по своей воле сделать необратимый шаг, следствием которого будет ампутация души Но пока уникальность души остается, человек сохраняет право на свободу В романе «Мы» нет отчаяния Единое Государство может покорить человека, лишь уничтожив его
Социальная история XX века обусловила распространение антиутопий.
Роман «Чевенгур» А. Платоновасостоит из двух частей повести-притчи «Происхождение мастера» и собственно романа «Чевенгур», который по своему жанру относится к антиутопии, но антиутопии особенной. Там главенствует знание о том, что могло бы статься с жизнью, если не предотвратить опасностей уже зародившихся и пришедших в рост А Платонов подразумевает реальное состояние мира, и его гротеск принадлежит «незавершенному настоящему» Всегда присутствующая в утопическом повествовании область «дальнего идеала» у А Платонова приближена к настоящему на кратчайшее расстояние Общество, где работать будет только солнце, назначенное «всемирным пролетарием» приказным порядком, объявляет не на фантастических пространствах, а в российском захолустье, которое еще недавно опаляли всполохи догорающей гражданской войны. Это сразу сказывается и на характере коллизий, и на выборе персонажей Роман весь растет из перевернутой действительности первых революционных лет, когда вовсе не фантомом, а очень распространенным побуждением было, расчистив жизнь от всего «гнетущего элемента», одним махом проложить дорогу в коммунизм, отделаться от «тайны времени», стать, как потом выразился Кондров из хроники «Впрок» (бедняцкая хроника «Впрок», 1931), «умнее разума» Чепурный, Копенкин и другие чевенгурские большевики заключают в себе слишком многое от этой стихии обновленческого нетерпения и неистовства, чтобы они поладили с притчей, которой свойственна обобщенность типажей, не нуждающихся в узнаваемости прототипа В каждом из них несложно различить отпечаток социальной психологии времени, о котором написан роман А Платонов знал, какой опустошительной в своих последствиях бывает гипертрофированная революционная страсть, но за чевенгурскими экспериментами он разглядел и угрозы куда более зловещие
«Чевенгур» – роман-предупреждение Он предсказывал новый взрыв утопических иллюзий Иллюзий, опасных освобождением энергии насилия для возведения здания коммунизма А Платонов предупреждал о возможных последствиях равенства в бедности В этом предупреждении была и мысль о новых человеческих жертвах, о разрушении экономических связей, об ожесточении сердец, о понижении общего интеллектуального уровня, все больше низводимого к однозначным решениям, приказу и исполнению, о потере родственных связей, духовных запросов и личной, независимой мысли.
С высоты сегодняшних дней трагический финал романа приобретает особое звучание, ибо приходится констатировать, что А. Платонов был прав в своих прогнозах
(«Грядущие перспективы» М. Булгакова Фельетон. Опубликован: Грозный, 1919,13/26 ноября. Это - первая публикация Булгакова. Историюсоздания Г. п. писатель изложил в автобиографии 1924 г.: «Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи врасхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали». Поскольку Г. п. отличались резко антисоветским содержанием, газетную вырезку с фрагментом фельетона Булгаков наклеил в свой альбом лицевою стороной вниз, как она и сохранилась в архиве писателя.
В Г. п. Булгаков подчеркивал, что «наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора ибедствия, в которую ее загнала «великая социальная революция»«, что «настоящее перед нашими глазами.Оно таково, что глаза эти хочется закрыть. Не видеть!» В пример России автор ставит Запад, находясь подвпечатлением только что просмотренного английского иллюстрированного журнала:
«На Западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны. Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся! И всем, у кого, наконец, прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на Запад и поразит его, станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, которыйвознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества».
Перспективы будущего своей страны Булгаков видит здесь весьма мрачно:
«Мы опоздаем...
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще.
В Г. п. утверждается: «Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нетостановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца». Не исключено, что с этимсвязана в романе «Мастер и Маргарита» на Великом балу у сатаны чаша Воланда, в которую превратиласьотрезанная голова председателя МАССОЛИТа Михаила Александровича Берлиоза. Из нее Маргарита пьеткровь предателя Барона Майгеля. Данная сцена может символизировать чашу наказания, которую пьетРоссия, попавшая под власть большевиков. Характерно, что в чаше - кровь сотрудника НКВД, а сама чаша - это голова руководителя послушной идеологизированной литературы.
Автор Г. п. провозглашает: «Расплата началась... Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и впереносном, и в буквальном смысле слова. Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, заразвращение рабочих, за Брест, за безумное пользование станком для печатания денег... за все! И мы выплатим.
И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы (речь идет о Версальской мирной конференции 1919 г. - Б. С.).
Кто увидит эти светлые дни?
О нет! Наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она также легко «читает», как и отдельные годы.
И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будемсказать нашим детям:
Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!»
Г. п. - единственное произведение, где Булгаков смог открыто высказать свои взгляды на дальнейшуюсудьбу России и на большевизм. Фельетон поднимает «вечные» проблемы русской истории исовременности. Булгаковский текст обладает удивительным свойством. Если бы дата создания и публикацииГ. п. и авторство Булгакова не были известны, фельетон можно было бы датировать и концом 1917 г., и 1919г., и 30-ми годами (если допустить его публикацию в русской эмигрантской печати), и концом 80-х, и 1991 или1996 г., а его автором назвать многих известных публицистов - от С.Н.Булгакова до В. В. Кожинова (последнего, оговоримся, только если выбросить кусок про Запад).
Булгаков в Г. п. заявляет себя решительным западником и в западных демократиях видит для Россииобразец развития. Однако содержание и тон написанного не оставляют сомнения, что автор Г. п. уже неверил в победу белого движения и осознал, что коммунистическая власть в стране установилась надолго, нанесколько последующих поколений. Правда, Булгаков чересчур оптимистически надеялся, что счастливаяжизнь, может быть, наступит у внуков того поколения, которое он в «Киев-городе» (1923) назвал позднее«беспечальным» и чьи надежды на тихую и светлую жизнь были разрушены в 1917 г. Писатель разделял совсей русской интеллигенцией (а может, и со всем человечеством?) веру в светлое будущее - его неизбежнодолжно породить мрачное настоящее.
Причины бедственного состояния России и незавидного в тот момент состояния белых Вооруженныхсил Юга России во главе с генералом А. И. Деникиным (1872-1947) названы автором Г. п. иногда абсолютноверно, а иногда - совершенно ошибочно. Действительно, активное использование денежного станка послефевраля 1917 г., породившее страшную инфляцию, равно как и полный паралич Временного правительства,способствовали победе большевиков. Булгаков был сторонником «единой и неделимой России», но именноотсутствие какой-либо национальной политики, равно как и неспособность удовлетворительно разрешитьаграрный вопрос, уже в момент публикации Г. п., в ноябре 1919 г., поставило белые армии на Юге Россииперед катастрофой. Упорное нежелание А. И. Деникина на деле уважать широкую автономию Дона и Кубанипривело к резкому падению боеспособности донских и кубанских частей, росту в них дезертирства. Отказ жеот признания руководителями белого движения независимости Польши и Украины привел к тому, что осенью1919 г. польская армия на время прекратила боевые действия против красных, а украинские войска завязалибои с деникинскими частями. Тыл ВСЮР сотрясали массовые крестьянские повстанческие движения.Булгаков в этом убедился, когда добирался из Киева на Северный Кавказ через Екатеринославскуюгубернию, где действовали отряды Н. И. Махно (1889-1934). Ему самому пришлось сражаться против чеченских горцев (как раз после похода на Чечен-аул, запечатленного в «Необыкновенных приключениях доктора» (1922), были созданы Г. п.). Осведомлен был Булгаков и о борьбе с белыми отрядов «зеленых» наКубани. Все это позволило Красной Армии собраться с силами и нанести войскам Деникина решающеепоражение. В конце октября - начале ноября 1919 г. части Добровольческой армии и казачьи корпусагенералов А. Г. Шкуро (Шкуры) (1887-1947) и К. К. Мамонтова (Мамантова) (1869-1920) были разгромлены вгенеральном сражении в районе Воронеж - Орел - Курск. Катастрофа стала совершенно очевидной здесьуже к 9 ноября. Войска Деникина начали стремительный бег к морю, завершившийся в марте 1920 г.провальной новороссийской эвакуацией. Поэтому та часть Г. п., которая выражала казенный оптимизм,выглядела в конце ноября 1919 г. просто издевательством над читателями:
«Герои-добровольцы рвут из рук Троцкого пядь за пядью русскую землю.
И все, все - и они, бестрепетно совершающие свой долг, и те, кто жмется сейчас по тыловым городамюга, в горьком заблуждении полагающие, что дело спасения страны обойдется без них, все ждут страстноосвобождения страны. И ее освободят.
Ибо нет страны, которая не имела бы героев, и преступно думать, что родина умерла..
Мы будем завоевывать собственные столицы.
И мы завоюем их. Англичане, помня, как мы покрывали поля кровавой росой, били Германию,оттаскивая ее от Парижа, дадут нам в долг еще шинелей и ботинок, чтобы мы могли скорее добраться доМосквы. И мы доберемся.
Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены. И война кончится». В это время «герои-добровольцы» вместе с донцами и кубанцами со все нарастающей скоростью катились на юг. Подобныйпассаж Г. п. был явной уступкой цензуре, военной и редакторской. Укажем, что в романе Юрия Слезкина(1885-1947) «Девушка с гор» (1925) главный герой, бывший врач, а потом журналист Алексей Васильевич,прототипом которого послужил Булгаков, вспоминает редактора деникинской газеты, облаченного ванглийский френч и утверждавшего:
«Мы должны пробуждать мужество в тяжелую минуту, говорить о доблести, о напряжении сил». Эта редакторская установка по духу вполне совпадает с «оптимистической» частью Г. п. Однако Булгаковнеслучайно упомянул англичан, давая тем самым понять неискренность собственных бодрых утешений. Ведь Англия, в отличие от Франции, уже фактически прекратила помощь белому движению, и надеяться на британскую подмогу было бесполезно. То, что будущая борьба не сулит успеха, косвенно признавалось и в следующем месте Г. п.: «Но придется много драться, много пролить крови, потому что пока за зловещей фигурой Троцкого еще топчутся с оружием в руках одураченные им безумцы, жизни не будет, а будет смертная борьба». Булгаков давал понять, что с «безумцами» справиться не удастся.
Оптимизм некоторых, явно вымученных строк булгаковского фельетона читателей не обманул. Единственный известный пока отклик на Г. п. - статья П. Голодолинского «На развалинах социальнойреволюции», опубликованная в той же газете «Грозный» 15/28 ноября 1919 г., явно принадлежит ревнителюподдержания «боевого духа» любой ценой. Он обвиняет Булгакова в пораженческих настроениях и, вернопочувствовав, что автор Г. п. стремится предупредить своих читателей о неизбежном торжестве большевиковв России на длительный срок, возражает ему: «...Никогда большевизму не суждено укрепиться в России,потому что это было бы равносильно гибели культуры и возвращению к временам первобытной эпохи. Нашепреимущество в том, что ужасная болезнь - большевизм посетил нашу страну первой. Конец придет скоро инеожиданно. нев народа обрушится на тех, кто толкнул его на международную бойню. Не завоевываниеМосквы и не рядом выигрышных сражений возьмет верх добровольческая армия, а лишь перевесомнравственных качеств». Однако Булгаков явно полагал, что одного перевеса нравственных качеств для победы недостаточно, да и не верил в наличие такого перевеса у добровольцев. Позднее, в «Краснойкороне» (1922) и «Беге» (1928), автор Г. п. покажет деградацию белого движения, выродившегося в «фонарную деятельность» генералов в тылу. Разложение же белого тыла автор Г. п. еще болеепессимистично запечатлел в следующем фельетоне «В кафэ» (1920).
| «Несвоевременные мысли» М. Горького - это серия из 58 статей, которые были опубликованы в газете «Новая жизнь», органе группы социал-демократов. Газета просуществовала чуть больше года - с апреля 1917-го по июль 1918-го, когда она была закрыта властями как оппозиционный орган печати. Изучая произведения Горького 1890-1910-х годов, можно отметить наличие в них высоких надежд, которые он связывал с революцией. О них Горький говорит и в «Несвоевременных мыслях»: революция станет тем деянием, благодаря которому народ примет «сознательное участие в творчестве своей истории», обретёт «чувство родины», революция была призвана «возродить духовность» в народе. Но вскоре после октябрьских событий (в статье от 7 декабря 1917 года), уже предчувствуя иной, чем он предполагал, ход революции, Горький с тревогой вопрошает: «Что же нового даст революция, как изменит она звериный русский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни?». Эти вопросы были адресованы победившему пролетариату, который официально встал у власти и «получил возможность свободного творчества». Вся «интрига» произведения состоит в том, что мы можем увидеть столкновение идеалов, во имя которых Горький призывал к революции, с реалиями революционной действительности. Из их несовпадения вытекает один из главных вопросов, возникающих в процессе изучения статей: в чём состоит, говоря словами Горького, его «линия расхождения с безумной деятельностью народных комиссаров»? Главная цель революции, по Горькому, нравственная - превратить в личность вчерашнего раба. А в действительности, как с горечью констатирует автор «Несвоевременных мыслей», октябрьские события и начавшаяся гражданская война не только не несли «в себе признаков духовного возрождения человека», но, напротив, спровоцировали «выброс» самых тёмных, самых низменных - «зоологических» - инстинктов. «Атмосфера безнаказанных преступлений», снимающая различия «между звериной психологией монархии» и психологией «взбунтовавшихся» масс, не способствует воспитанию гражданина, утверждает писатель. Принципиальное расхождение между Горьким и большевиками кроется во взглядах на народ и в отношении к нему. Вопрос этот имеет несколько граней. Прежде всего Горький отказывается «полуобожать народ», он спорит с теми, кто, исходя из самых благих, демократических побуждений, истово верил «в исключительные качества наших Каратаевых». Вглядываясь в свой народ, Горький отмечает, «что он пассивен, но - жесток, когда в его руки попадает власть, что прославленная доброта его души - карамазовский сентиментализм, что он ужасающе невосприимчив к внушениям гуманизма и культуры». |
«Русский народ обвенчался со Свободой». Но этот народ должен скинуть многовековой гнёт полицейского режима. Автор отмечает, что политическая победа - только начало. Только всенародное и демократизированное знание как орудие межклассовой борьбы и развитие культуры поможет россиянам одержать полную победу. Многомиллионный обыватель же, политически безграмотный и социально невоспитанный, опасен. «Организация творческих сил страны необходима для нас, как хлеб и воздух». Творческая сила - человек, его оружие - духовность и культурность.
Угасание духа обнаружила война: Россия немощна перед лицом культурного и организованного врага. Люди, кричавшие о спасении Европы от ложных оков цивилизации духом истинной культуры, быстро смолкли:
«Дух истинной культуры» оказался смрадом всяческого невежества, отвратительного эгоизма, гнилой лени и беззаботности.
«Если русский народ не способен отказаться от грубейших насилий над человеком - у него нет свободы». Коренными врагами россиян автор считает глупость и жестокость. Нужно воспитать в себе чувство брезгливости к убийству:
Убийство и насилие - аргументы деспотизма, ... убить человека не значит... убить идею.
Говорить правду - искусство труднейшее из всех. Она неудобна для обывателя и неприемлема для него. Горький рассуждает о зверствах войны. Война - бессмысленное истребление людей и плодородных земель. Искусство и наука изнасилованы милитаризмом. Несмотря на разговоры о братстве и единстве интересов человечества, мир погрузился в кровавый хаос. Автор отмечает, что в этом виновны все и каждый. Сколько полезного для развития государства смогли бы сделать убитые на войне, работая на благо страны.
Но мы истребляем миллионы жизней и огромные запасы трудовой энергии на убийство и разрушение.
Только культура, по мнению Горького, спасёт россиян от их главного врага - глупости. После революции пролетариат получил возможность творчества, но пока оно ограничивается «водяными» фельетонами декретных комиссаров. Именно в пролетариате автор видит мечту о торжестве справедливости, разума, красоты, «о победе человека над зверем и скотом».
Главнейшим проводником культуры является книга. Однако ценнейшие библиотеки уничтожаются, книгопечатание почти прекращено.
От одного из поборников монархизма автор узнаёт, что и после революции царит бесправие: аресты совершаются по щучьему велению, к заключённым относятся жестоко. Чиновник старого режима, кадет или октябрист, становится для нынешнего режима врагом, и отношение «по человечеству» к нему самое гнусное.
После революции стало много мародёрства: толпы опустошают целые погреба, вино из которых можно было продать в Швецию и обеспечить страну необходимым - мануфактурой, машинами, лекарствами. «Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии».
По мнению автора, большевизм не осуществит чаяний некультурных масс, пролетариат не победил. Захват банков не даёт людям хлеба - лютует голод. В тюрьмах вновь сидят невиновные, «революция не несёт признаков духовного возрождения человека». Говорят, что сначала надо взять в свои руки власть. Но автор возражает:
Нет яда более подлого, чем власть над людьми, мы должны помнить это, дабы власть не отравила нас...
Культура, в первую очередь европейская, может помочь ошалевшему россиянину сделаться человечнее, научить мыслить, ведь даже для многих грамотных людей не видно разницы между критикой и клеветой.
Свобода слова, дорогу которой проложила революция, пока что становится свободой клеветы. В прессе поднят вопрос: «Кто виноват в разрухе России?» Каждый из спорщиков искренне убеждён, что виноваты его противники. Именно теперь, в эти трагически дни, следует помнить о том, как слабо развито в русском народе чувство личной ответственности и как «привыкли мы карать за свои грехи наших соседей».
В крови русского народа до сих пор жива рабская кровь татаро-монгольского ига и крепостничества. Но теперь «болезнь вышла наружу», и россияне будут расплачиваться за свою пассивность и азиатскую косность. Только культура и духовное очищение помогут им излечиться.
Самый грешный и грязный народ на земле, бестолковый в добре и зле, опоённый водкой, изуродованный цинизмом насилия... и, в то же время, непонятно добродушный, - в конце всего - это талантливый народ.
Нужно научить людей любить Родину, пробудить в мужике желание учиться. Истинная суть культуры - в отвращении ко всему грязному, лживому, что «унижает человека и заставляет его страдать».
Горький осуждает деспотизм Ленина и Троцкого: они прогнили от власти. При них нет свободы слова, как и при Столыпине. Народ для Ленина как руда, из которой есть шанс «отлить социализм». Он узнал по книжкам, чем можно поднять народ, хотя и не знал народа никогда. Вождь вёл к гибели и революцию, и рабочих. Революция же должна открыть для России демократию, должно уйти насилие - дух и приём касты.
Для раба наибольшая радость видеть своего владыку поверженным, т.к. он не знает радости, более достойной человека - радости «быть свободным от чувства вражды к ближнему». Она будет познана - не стоит жить, если нет веры в братство людей и уверенности в победе любви. В качестве примера автор приводит Христа - бессмертную идею милосердия и человечности.
Правительство может поставить себе в заслугу то, что самооценка русского человека повышается: моряки кричат, что за каждую их голову они будут снимать не сотни, а тысячи голов богачей. Для Горького это крик трусливых и разнузданных зверей:
Разумеется, убить проще, чем убедить.
О том, чтобы русский народ стал лучше, заботились мало. Горло печати зажато «новой властью», но пресса в состоянии сделать озлобление не столь отвратительным, ведь «народ учится у нас злобе и ненависти».
Будьте человечнее в эти дни всеобщего озверения.
В мире оценка человеку даётся просто: любит ли, умеет ли он работать? «Если так - вы человек, необходимый миру». А так как россияне работать не любят и не умеют, и западноевропейский мир это знает, «то - нам будет очень худо, хуже, чем мы ожидаем...» Революция дала простор дурным инстинктам, и, в то же время, отбросила от себя «все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны».
Автор считает, что женщина обаянием любви может превратить мужчин в людей, в детей. Для Горького дикость, что женщина-мать, источник всего хорошего вопреки разрушению, требует перевешать всех большевиков и мужиков. Женщина - мать Христа и Иуды, Ивана Грозного и Макиавелли, гениев и преступников. Русь не погибнет, если женщина вольёт свет в этот кровавый хаос этих дней.
Сажают людей, принёсших много пользы обществу. Сажают кадетов, а ведь их партия представляет интересы значительной части людей. Комиссарам из Смольного нет дела до судьбы русского народа: «В глазах своих вождей ты всё ещё не человек». Фраза «Мы выражаем волю народа» - украшение речи правительства, которое всегда стремится овладеть волею масс хоть штыком.
Равноправие евреев - одно из лучших достижений революции: наконец дали возможность работать людям, которые умеют это делать лучше. Евреи, к изумлению автора, обнаруживают больше любви к России, чем многие русские. И нападки на евреев из-за того, что единицы из них оказались большевиками, автор считает неразумными. Честному русскому человеку приходиться чувствовать стыд «за русского головотяпа, который в трудный день жизни непременно ищет врага своего где-то вне себя, а не в бездне своей глупости».
Горький возмущён долей солдат на войне: они гибнут, а офицеры получают ордена. Солдат - подстилка. Известны случаи братания русских и немецких солдат на фронте: видимо, здравый смысл подтолкнул их к этому.
Для социально-эстетического воспитания масс Горький в сравнении с русской литературой считает более полезной европейскую - Ростана, Диккенса, Шекспира, а также греческих трагиков и французские комедии: «Я стою за этот репертуар потому, что - смею сказать - я знаю запросы духа рабочей массы».
Автор говорит о необходимости объединения интеллектуальных сил опытной интеллигенции с силами молодой рабоче-крестьянской интеллигенции. Тогда возможно возродить духовные силы страны и оздоровить её. Это путь к культуре и свободе, которые должны встать над политикой:
Политика, кто бы её ни делал, всегда отвратительна. Ей всегда сопутствует ложь, клевета и насилие.
В своем дневнике, озаглавленном «Окаянные дни», Иван Алексеевич Бунин выразил свое резко отрицательное отношение к революции, свершившейся в России в октябре 1917 г. Это даже не дневник в строгом смысле слова, поскольку писатель восстанавливал записи по памяти, художественно их обрабатывая. Он воспринимал большевистский переворот как разрыв исторического времени. Сам Бунин ощущал себя последним, кто может чувствовать «это прошлое время наших отцов и дедов». Он хотел в «Окаянных днях» столкнуть осеннюю, увядающую красоту прежнего и трагическую бесформенность нынешнего времени. Писатель видит, как «горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: «Боже, как грустна моя Россия!» И ни души крутом, только изредка солдаты и бляди». Этому малопривлекательному новому миру, как образец уходящей красоты, представлен новый мир: «Опять несет мокрым снегом. Гимназистки идут облепленные им - красота и радость... синие глаза из-под поднятой к лицу меховой муфты... Что ждет эту молодость?» Бунин боялся, что судьба красоты и молодости в советской России будет незавидной.
Разверзшаяся геенна революции для Бунина была не только поражением демократии и торжеством тирании, но и в первую очередь невосполнимой утратой строя и лада жизни, победой воинствующей бесформенности: «В том-то и дело, что всякий русский бунт (и особенно теперешний) прежде всего доказывает, до чего все старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесфор-меннорти». К тому же «Окаянные дни» окрашены грустью предстоящего расставания с Родиной. Глядя на осиротевший Одесский порт, автор вспоминает свой отъезд отсюда в свадебное путешествие в Палестину и с горечью восклицает: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, - всю эту мощь, богатство, счастье...» Переживаемый писателем период истории эсхатологичен. За распадом российской дореволюционной жизни Бунин угадывает распад мировой гармонии. Единственное утешение он видит в религии. И неслучайно «Окаянные дни» завершаются следующими словами: «Часто заходим в церковь, и всякий раз восторгом до слез охватывает пение, поклоны священнослужителей, каждение, все это благолепие, пристойность, мир всего того благого и милосердного, где с такой нежностью утешается, облегчается всякое земное страдание. И подумать только, что прежде люди той среды, к которой и я отчасти принадлежал, бывали в церкви только на похоронах!.. И в церкви была все время одна мысль, одна мечта: выйти на паперть покурить. А покойник? Боже, до чего не было никакой связи между всей его прошлой жизнью и этими погребальными молитвами, этим венчиком на Костяном лимонном лбу!» Писатель ощущал свою ответственность «месте со значительной частью интеллигенции за то» что в стране произошла, как ему казалось, культурная катастрофа. Он корил себя и других за прошлое равнодушие к делам религии, полагая, что благодаря этому к моменту революции пуста была народная душа. Глубоко символичным представлялось Бунину, что русские интеллигенты бывали в церкви до революции только на похоронах. Вот и пришлось в результате хоронить Российскую империю со всей ее многовековой культурой! Автор «Окаянных: дней» очень Верно заметил; «Страшно сказать, но правда; не будь народных бедствий (в дореволюционной России. - Б.С.), тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была». Слишком многим в РОССИИ протест против социальной несправедливости был нужен только ради самого протеста* только затем, чтобы не скучно было жить.
Крайне скептически относился Бунин и к творчеству тех писателей, что в той или иной степени приняли революцию. В «Окаянных днях» он с излишней категоричностью утверждал: «Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Всё - то и литература особенно - выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под ее влияние. И улица развращает, нервирует уже хотя бы по одному тому, что она страшно неумеренна в своих хвалах, если ей угождают. В русской литературе теперь только «гении». Изумительный урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый. Как тут быть спокойным, когда так легко и быстро можно выскочить в гении? И всякий норовит плечом пробиться вперед, ошеломить, обратить на себя внимание». Писатель был убежден, что увлечение общественно-политической жизнью пагубно сказывается на эстетической стороне творчества. Революция, провозгласившая примат политических целей над общекультурными, по его мнению, способствовала дальнейшему разрушению Русской литературы. Начало же этого процесса Бунин связывал с декадентскими и модернистскими течениями конца XIX - начала XX века и считал далеко не случайным, что писатели соответствующего направления оказались в революционном лагере.
Писатель отнюдь не идеализировал прежнюю жизнь, пороки которой он запечатлел и в «Деревне», и в «Суходоле». Там же показал он прогрессирующее вырождение дворянства как класса. Однако по сравнению с ужасами революции и гражданской войны дореволюционная Россия стала представляться Бунину едва ли не образцом стабильности и порядка. Себя же он чувствовал почти что библейским пророком, возвестившим еще в «Деревне» грядущие бедствия и дожившим до исполнения страшных пророчеств. И еще - очевидцем и небеспристрастным летописцем очередного, бессмысленного и беспощадного русского бунта, если говорить словами Пушкина. Он приводив рассказы беженцев из Симферополя, будто там «неописуемый ужас» и солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови», а «какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке». Бунин осуждал жестокость революции и сетовал: «Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!» Однако он видел игру, балаган, напыщенную ложь не только у революционеров, но и у их противников. Писатель понимал, что последствия переворота уже необратимы, но смириться и принять их ни в коем случае не желал. Бунин приводит в «Окаянных днях» характерный диалог старика из «бывших» с рабочим: «У вас, конечно, ничего теперь не осталось, ни Бога, ни совести», - говорит старик. «Да, не осталось». - «Вы вон пятого мирных людей расстреливали». - «Ишь ты! А как вы триста лет расстреливали?» Ужасы революции народом воспринимались как справедливое возмездие за трехсотлетнее угнетение в царствование дома Романовых. Бунин это видел. И еще видел писатель, что большевики «ради погибели «проклятого прошлого» готовы на погибель хоть половины русского народа». Оттого таким мраком веет со страниц бунинского дневника.
Как известно, В.Г. Короленко начал в 1920 году безответную переписку с наркомом просвещения А. В. Луначарским по инициативе последнего. Напоминая о своих беседах с наркомом, Короленко говорил о времени, «когда мы оба считали, что движение к социализму должно опираться на лучшие стороны человеческой природы, предполагая мужество в прямой борьбе и человечность даже к противникам».
Уже в первом письме от 19 июня он решительно осудил «казни без суда». И когда ему говорили, что это делается «для блага народа», он резко возражал: «Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведённые в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу». Невольно припоминаются рассуждения Чернышевского о нравственных аспектах исторических событий. «Добро и разумность, – внушал он своим детям в письмах из сибирской ссылки, – это два термина в сущности равнозначащие. Это одно и то же качество одних и тех же фактов, только рассматриваемое с разных точек зрения: что с теоретической точки зрения разумность, то с практической точки зрения – добро; и, наоборот, что добро, то непременно и разумно. – Это основная истина всех отраслей знания, относящихся к человеческой жизни; потому это основная истина и всеобщей истории <…> Критериум исторических фактов всех веков и народов – честь и совесть». Применение этого «критериума» Чернышевский показал на истории иезуитов в средние века. Развивая мысль о подлинных ценностях тех или иных исторических деяний, Чернышевский высказал своё понимание «знаменитого подлого правила», будто «цель оправдывает средства», – «подразумевается: хорошая цель, дурные средства». «Нет, – убеждённо писал он, – она не может оправдывать их, потому что они вовсе не средства для неё: хорошая цель не может быть достигаема дурными средствами. Характер средств должен быть таков же, как характер цели, только тогда средства могут вести к цели. Дурные средства годятся только для дурной цели, а для хорошей годятся только хорошие… Средства должны быть таковы же, как цель».
Выход, по Короленко, – в свободе, в защите прав личности. Тем же стремлением уберечь личность от посягательств на свободу её самовыражения проникнуты художественные и публицистические размышления Д. А. Гранина, обнаруживающего явную «перекличку с активной гражданской позицией Короленко» (с. 105), как это показано С. Л. Скопкарёвой в первом разделе «Философские искания В. Г. Короленко и Д. А. Гранина» её книги и в разделе втором «О тенденциях предшествующей литературы», где рассмотрено, как обращение обоих писателей к элементам житийной литературы и жанра путешествий преемственно выражает «истоки духовного сопротивления обстоятельствам», а единство художественного и документального в прозе обоих писателей явственно обнаруживает сближение обоих на основе «концепции раскрытия личностного роста реально жившего человека».
Введение...................................................................................................... 1
Определение утопии и антиутопии.......................................................... 2
Антиутопия в русской литературе........................................................... 3
Антиутопия в зарубежной литературе..................................................... 6
Таблица основных антиутопий XX века.................................................. 8
Известные антиутопии............................................................................... 9
Фильмы – антиутопии................................................................................ 10
Вывод........................................................................................................... 12
Список используемой литературы........................................................ 13
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ТЕХНОЛОГИИ И ДИЗАЙНА
Факультет текстиля и одежды
Антиутопия XX века
Выполнил:
студентка первого курса
Художественного проектирования
текстильных изделий
Цауне Диана
Проверил:
К.Ф.Н. Лебедева Алла
Санкт-Петербург 2009
Введение
Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов, в которых человека пытались превратить в контролируемый "винтик" государственной машины. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в XX веке в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопий, хотя многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, Дж. Лондона, Ф. М. Достоевского и т.д.. Следовательно, предпосылки образования нового жанра в искусстве были заложены за несколько веков до непосредственного появления, значит, эти авторы уже тогда видели возможность развития общества по представленной антиутопией модели, что говорит о невероятной глубине данного жанра и огромной важности его анализа. Жанр антиутопии изначально - предмет исследования философии, истории, социологии, политологии и позиционирует себя как роман – предупреждение. О чем хотят предупредить эти произведения? Тоталитарная система вовсе не заинтересована в развитии многогранных и ярких личностей, сводя разнообразие людей к различиям, обусловленным общественно полезными профессиями. Это не удивительно. Ведь чем духовно богаче человек, тем сложнее внушить ему достаточно примитивные идеологические догмы, уверовав которые он будет жить, и поступать во вред себе и в духовном, и в материальном смысле.Тоесть предупреждение романов – антиутопий состоит в том, что каждый человек должен совершенствоваться духовно, потому что именно боагый духовный мир позволяет человеку не только видеть какие-либо явления и принимать их, но и анализировать, самостоятельно делать выбор, мыслить широко, нестандартно, душа персонифицирует человека, делает его личностью. А личность в свою очередь порождает культуру, которая зачастую мешает становлению тоталитаризма. Ведь жива и действенна лишь та культура, что живет в душе человека. И чтобы подчинить человека (а через него и общество), надо уничтожить живую культуру – это задача тоталитарной системы, представленная в антиутопиях, которые описывая возможный ход событий предупреждают своих читателей. Антиутопия в литературе ХХ века как жанр, выразила тревоги и опасения людей «технического века».
Определение утопии и антиутопии
Утопия (греч. не, нет и место, буквально - «место, к-рого не существует») - жанр художественной литературы, близкий к научной фантастике, описывающий модель идеального, с точки зрения автора, общества. Характеризуется верой автора в безупречность модели.. Утопия - вымышленное об-во как воплощение произвольно сконструированного и зачастую статичного социального идеала. Вследствие практической неосуществимости такого идеала понятие «утопия» приобрело метафорический характер и стало синонимом любого научно необоснованного проекта (социального, технического и т. п.). Утопические представления сопутствуют всей истории социальной мысли, начиная о представлений о «золотом веке» древнегреч. поэта Гесиода (8-7 вв. дон. э.). Черты утопизма можно обнаружить в произведениях Платона («Государство»), Августина («О граде божием»), итал. мыслителя 12 в. Иоахима Флорского («Комментарий к Апокалипсису»). Понятие «утопия» ввел Томас Мор. В русле утопии развивался вплоть до середины 19 в. социалистический общественный идеал (утопический социализм). После победы социалистической революции, реальных успехов в строительстве нового общества и в связи с общим кризисом капитализма в буржуазной идеологии и культуре, понятие «утопия» подверглось переоценке.
Антиутопии появились в виде романов - предостережений, сатирических притч, научной фантастики. Антиутопия - направление в художественной литературе и кино, в узком смысле описание тоталитарного государства, в широком смысле - любого общества, в котором возобладали негативные тенденции развития. В антиутопиях, как правило, выражается кризис исторической надежды, объявляется бессмысленной революционная борьба, подчеркивается неустранимость социального зла; наука и техника рассматриваются не как сила, способствующая решению глобальных проблем, построению справедливого социального порядка, а как враждебное культуре средство порабощения человека. Антиутопия - идейное течение современной общественной мысли, которое в противоположность утопии ставит под сомнение возможность достижения социальных идеалов и установления справедливого общественного строя, а также, как правило, исходит из убеждения, что произвольные попытки воплотить в жизнь справедливый общественный строй сопровождаются катастрофическими последствиями. государство и общество - вещи разные. И создатели антиутопий в той или иной степени описывают тоталитарное общество, в которой идеология несвободы, не ограничась реализацией внутри государственного аппарата, проникла на все уровни общественной и частной жизни. По мнению авторов антиутопий проблема несвободы реализуется внешними силами(чаще всего государством), она закладывается в души людей.
Антиутопия в русской литературе
Роман Евгения Замятина “Мы”
и повесть Андрея Платонова “Котлован”
представляют жанр “антиутопии” в
русской литературе. Долгое время они
были под запретом. Но теперь, прорвавшись
сквозь толщу времени и увидев свет,
произведения эти помогают нам осмыслить
трагедию человека при тоталитарной
системе, установленной в государстве.
Уже в 20-х годах эти писатели сумели
рассмотреть грядущую трагедию. В своих
книгах они рассматривают проблему
будущего, проблему общечеловеческого
счастья.
“Котлован” - предельно
сжатый рассказ о закладке здания в
городе и о недельном пребывании героев
в близлежащей деревне. Но рассказ этот
вместил в себя важные для Платонова
философские, социальные и нравственные
проблемы.
Так что же такое счастье
для героев этого рассказа? Над планом
общей жизни задумывается Вощев, главный
персонаж “Котлована”.
«Я мог бы
выдумать что-нибудь вроде счастья, а от
душевного смысла улучшилась бы
производительность»,
на что ему
категорически заявляют, что “счастье
произойдет от материализма, а не от
смысла”. Вощев участвует в строительстве
общепролетарского дома. Дом этот строит
горстка энтузиастов, мечтающих о всеобщем
счастье. Эти люди живут в нечеловеческих
условиях и все-таки верят, что счастье
есть, что оно возможно.
Весь смысл
строительства общечеловеческого дома
для героев “Котлована” в преодолении
собственного эгоизма.
Люди отрицают
себя, свои интересы ради будущего, ради
мечты о новом человеке, о смысле жизни,
о счастье детей и ждут, что вот-вот оно
наступит, это “будущее неподвижное
счастье”. И хотя мы понимаем, что
строители действительно хотят сделать
людей счастливыми, но что-то подсказывает
нам, что это лишь мечты, которым не
суждено сбыться. Эти люди строят
утопический город счастья, но каждый
их шаг разрушает надежды на чудо.
Пренебрежение к собственной жизни,
забвение себя порождает такое же
отношение к другим людям. Строителям
будущего просто неведома идея самоценности
каждой человеческой жизни. “Ты кончился,
Сафронов! Ну и что ж? Все равно я ведь
остался, буду теперь как ты. Ты вполне
можешь не существовать” - вот такая
эпитафия на смерть собрата.
На
протяжении всей повести слово расходится
с делом. Самые благие помыслы наталкиваются
на неосуществимость. Чиклин заботится
о девочке Насте, его любовь к ней,
внимание, скорбь по умершим приходят в
жестокое противоречие с тем делом, в
которое он включился.
“Рабочий класс
не царь, он бунтов не боится”, -
самодовольно изрекает Чиклин. Однако
скоро выясняется, что боится, и не только
бунтов. Боятся всего. Вощев боится ночей
и “сердечной озадаченности”; Прушевскому
“дома грустно и страшно”; Козлов
опасается, что его не примут в будущую
жизнь, “ерли он представится туда
жалобным нетрудовым элементом”.
И
что же это за счастье, которого все
хотят? Это единообразное для всех и
неизменное счастье, остановленное и
окончательное. Общепролетарский дом
призван “организовать жизнь впрок для
будущего неподвижного счастья”.
Окончательно надежды на счастье
исчезают со смертью Насти. Девочка, как
мне кажется, была для строителей
олицетворением будущего, и вот ее не
стало... Андрей Платонов доказывает, что
только отношением к человеческой жизни
может быть измерен и оправдан социальный
эксперимент. “Не убывают ли люди в
чувстве своей жизни, когда прибывают
постройки? Дом человек построит, а сам
расстроится. Кто жить тогда будет?”
Своеобразную картину
будущего можно найти и в романе Е.
Замятина “Мы”. Здесь Единое государство
обеспечивает для всех “математически
безоблачное счастье”. И хотя люди живут
под ярким солнцем, в красивых стеклянных
домах, заняты общим делом, хотя им не о
чем беспокоиться, потому что у них есть
все: еда, одежда, работа, крыша над
головой, - они лишены свободы, у них нет
даже собственных имен. Люди вместо имен
носят золотые бляхи с присвоенным
номером. Даже само понятие “человек”
заменено понятием “нумер”. Люди,
“счастливые нумера”, спят, едят, работают
в одно и то же время, по раз и навсегда
установленному порядку, они отказались
от живых чувств, собственных стремлений,
естественных желаний - от всего того,
что делает одного человека непохожим
на другого. И многие действительно
считают, что в этом их счастье.
Рассказчик
в романе Замятина, нумер Д-503, - “только
один из математиков Единого государства”.
Идеал жизненного поведения - “разумная
механичность”, а все выходящее за ее
пределы - “дикая фантазия”. Вдохновение
- “неизвестная форма эпилепсии”. К
болезненным фантазиям относятся
искусство, литература, наука, любовь и
свобода. Налицо революционное вмешательство
государство в строение личности. “Я”
перестает существовать как таковое, -
оно становится клеточкой общего “мы”,
песчинкой коллектива, безликой частью
толпы.
Название романа “Мы” символично.
Это синоним однородной массы, толпы,
стаи. Эпоха, породившая антиутопию
Замятина, - время торжества безымянности,
с печатью “военного коммунизма” и
диктатуры.
В своем романе Замятин
показывает, как сама человеческая
природа не выносит безличного
существования. Созревают заговор и
восстание - за право на собственные
чувства, за право вернуться к нормальной
человеческой жизни. Но конец романа
мрачен. Нумер Д-503 излечивается от
приступов “болезни”: над ним совершают
“Великую операцию” - удаление “центра
фантазий” путем “троекратного прожигания
Х-лучами “жалкого мозгового узелка”.
Машина Единого государства сильнее. И
теперь ее вин тик здоров: “Никакого
бреда, никаких нелепых метафор, никаких
чувств: только факты”.Тяжелый след в
душе оставляет чтение романа “Мы”.
Художественная пародия на “коммунистический
рай” в виде сверхказармы под огромным
стеклянным колпаком верно обозначила
этапы советской истории на 70 лет вперед.
Это напоминает “железный занавес” и
Берлинскую стену, за которой находились
“мы” - советские люди. Пронумерованные
особи романа схожи с обитателями
Архипелага ГУЛАГ, которые также
обозначались номерами.
Произведения
Замятина и Платонова приобретают особую
актуальность в наше время. Читая их,
понимаешь, насколько близко мы подошли
к построению такого общества. Чем
счастливее каждый человек, тем счастливее
общество, в котором он живет. Что касается
личного счастья, то здесь человек может
и должен сам устраивать свою жизнь,
творить свою судьбу. Но как сделать всех
людей счастливыми? Что такое общечеловеческое
счастье? На эти вопросы ответ по-прежнему
не найден... А бывает ли оно, общечеловеческое
счастье?
Антиутопия в зарубежной литературе
В зарубежной литературе к наиболее известным антиутопиям относятся “О дивный новый мир” О.Хаксли, “Скотный двор”, “1984” Дж. Оруэлла и "451градус по Фаренгейту" Рея Брэдбери.
Если говорить о произведении
Брэдбери «451градус по Фаренгейту"то
можно сказать, что автор
романа выразил отношение к бездуховному
обществу, которое променяло красоту и
мудрость книги на индустрию удовольствий
и беспамятство. Но в то же время напомнил
всем нам притчу о птице Фениксе, которая
сжигала себя на костре, но всякий раз
возрождалась из пепла. Может быть, и мы,
люди, перестанем сооружать погребальные
костры из книг (а это делал Гитлер в
1938-1945 годах), перестанем вести войны,
в пожарах которых сгорают библиотеки,
перестанем травить тех, кто пишет правду.
Роман Брэдбери общечеловечен, он всем
нам задает вопросы: «Почему мы разрешаем
себя превращать в жующих жвачку
парнокопытных? Почему мы разрешаем себя
оболванивать недостойной литературой
и псевдокультурой?» Но ответ дать может
сам человек: «Я хочу служить книге,
потому что я не желаю быть зомби и не
допущу, чтобы мои дети и дети моих детей
были зомби».
Что касается “Скотного двора» Дж. Оруэлла, то сказка-притча о животных, восставших против человека, обросла за десятилетия многочисленными толкованиями. Наиболее типичное и распространенное – политические аллюзии. В Советском Союзе «Скотский хутор» был издан через 42 года после его опубликования в Англии и сразу был однозначно воспринят как сатира на Советский Союз.
В “О дивном новом мире” О.Хаксли описывается мир далёкого будущего, в котором люди выращиваются на специальных заводах - эмбрионариумах и заранее поделены на пять различающихся по умственным и физическим способностям каст, которые выполняют разную работу. От «альф» - крепких и красивых работников умственного труда до «эпсилонов» - полукретинов, которым доступна только самая простая физическая работа. В зависимости от касты младенцы воспитываются по-разному. Так, с помощью гипнопедии, у каждой касты воспитывается почтение перед более высокой кастой и презрение к кастам низшим. Костюмы у каждой касты определённого цвета. В этом обществе нет места чувствам, основной лозунг «каждый принадлежит всем остальным». Люди в этом «Мировом Государстве» не стареют, хотя средняя продолжительность жизни - 60 лет. Регулярно, для поддержания хорошего настроения, они употребляют наркотик «сому», у которого нет негативных действий. Богом же в этом мире является Генри Форд, его так и называют - «Господь наш Форд», а летоисчисление идёт от создания автомобиля «Форд T», то есть с 1908 года н. э. В романе действие происходит в 632 году «эры стабильности», что соответствует 2540 году н. э.
“роман с элементами сатиры. считается одним из известнейших произведений в жанре антиутопии, предупреждающим об угрозе тоталитаризма. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего описанный в «1984» тоталитарный режим. Неоднократно становился как жертвой цензуры в социалистических странах, так и объектом бойкота и травли со стороны левых кругов на Западе. Роман активно использовался западной пропагандой в качестве антисоциалистической сатиры. Однако роман показывает человеконенавистническую сущность как коммунизма в его вульгаризированном понимании, так и капитализма. Он направлен в том числе и на критику западного общественного устройства. В романе можно увидеть много черт не только тоталитарных режимов, но и современной автору буржуазной Англии. Сам писатель, бывший демократическим социалистом, заявлял, что «1984» не следует рассматривать в качестве критики социалистических идей. Напротив, в своём эссе «Почему я пишу» (1946) Оруэлл настаивал на том, что все его произведения, начиная с периода Гражданской войны в Испании, были «прямо или косвенно за демократический социализм, как я его понимал».
Таблица основных антиутопий XX века
|
Название |
Проявление идеального общества в произведении |
Проявление антиутопии в произведении |
|
|
Олден Хаксли |
«О дивный новый мир» |
Все счастливы,все получают то,чего хотят и никто никогда не хочет того,что он хочет получить |
Появление инакомыслящих,идущих против системы |
|
Рой Брэдбери |
«451° по Фаренгейту» |
Создание идеального общества без живой мысли,без любви,без семейного счастья |
Главный герой нарушает закон, становится носителем книжной мудрости,уходит с себеподобными в лес |
|
Джордж Оруэлл |
«Скотный двор» |
Создание равноправного общества среди животных скотного двора,без человека,с помощью тяжелого труда |
Хряки заняли привилигированное положение, нарушили законы, которые сами сочинили,а остальные животные работали на них как рабы |
|
Евгений Замятин |
Идеальное машинное общество,антипод счастья,все подчинено разуму,номера вместо имен,одинаковая униформа, созданная из нефти еда,индивидуальность утрачена |
Существование зеленой стены,за которую выходит Д-503,таит в себе притягательность для тех, кто хочет жить по другому,а за зеленой стеной жизнь свободного человека вне закона, вне режима,вне вне назначения |
|
|
Андрей платонов |
«Котлован» |
Из последних сил люди роют котлован для дома в котором будут жить их дети и внуки. Бригада свято верит в светлое будущее после постройки дома-городка |
Непосильная работа, плохие условия жизни обрекают людей на гибель |
Известные антиутопии
Евгений Замятин «Мы»
Олдос Хаксли «О дивный новый мир!»
Джордж Оруэлл «1984»
Джордж Оруэлл «Скотный двор»
Герберт Уэллс «Когда спящий проснётся»
Джек Лондон «Железная пята»
Станислав Лем «Возвращение со звёзд», «Футурологический конгресс»
Ян Вайсс «Дом в тысячу этажей»
Энтони Бёрджесс «Заводной апельсин», «Вожделеющее семя»
Рэй Бредбери «451 градус по Фаренгейту»
Айн Рэнд «Атлант расправил плечи»
Андрей Платонов, «Чевенгур», «Котлован»
Братья Стругацкие «Хищные вещи века», «Обитаемый остров»
Владимир Войнович «Москва 2042»
Курт Воннегут «Механическое пианино или Утопия 14»
Фильмы – антиутопии
Метрополис - режиссёр Фриц Ланг (1927)
Альфавиль - режиссёр Жан-Люк Годар (1965)
THX 1138 - режиссер Джордж Лукас (1971)
Бегство Логана - режиссер Майкл Андерсон (1976)
Бегущий по лезвию - режиссёр Ридли Скотт (1982)
4 - режиссёр Майкл Рэдфорд (1984)
Новые амазонки - режиссёр Юлиуш Махульский (1984)
Кин-дза-дза! - режиссёр Данелия, Георгий Николаевич (1986)
Бразилия - режиссёр Терри Гиллиам (1985)
Письма мёртвого человека - режиссёр Константин Лопушанский (1986)
Они живут - режиссёр Джон Карпентер (1988)
Крепость - режиссёр Стюарт Гордон (1992)
Судья Дредд - режиссёр Дэнни Кэннон (1995)
Город потерянных детей - режиссёр Жан-Пьер Жене, Марк Каро (1995)
12 обезьян - режиссёр Терри Гиллиам (1995)
Гаттака - режиссёр Эндрю Никкол (1997)
Темный город - режиссёр Алекс Прояс (1998)
Шоу Трумена - режиссёр Уир, Питер (1998)
Матрица - режиссёры Энди и Ларри Вачовски (1999)
Эквилибриум - режиссёр Курт Виммер (2002)
Особое мнение - режиссёр Стивен Спилберг по одноимённому рассказу Филипа К. Дика (2002)
Код 46 - режиссёр Майкл Уинтерботтом (2003)
Окончательный монтаж - режиссёр Омар Наим(2004)
FAQ: Часто задаваемые вопросы - режиссёр Карлос Атанес (2004)
The Island - режиссёр Майкл Бэй (2005)
Эон Флакс - режиссёр Карин Кусама (2005)
V - значит вендетта - режиссёр Джеймс Мактиг (2006)
Дитя человеческое - режиссёр Альфонсо Куарон (2006)
Безумный Макс, часть 2. Воин дороги - режиссёр Джордж Миллер (1981)
Безумный Макс, часть 3. Под куполом грома - режиссёр Джордж Миллер (1985)
Город Эмбер - режиссёр Гил Кинан (2008)
Обитаемый остров - режиссёр Фёдор Бондарчук (2009)
Рипо! Генетическая опера - режиссёр Даррен Линн Баусман (2008)
В XX веке появились произведения, авторы которых пророчески предупреждали об опасностях, поджидавших социалистическую идею на пути превращения ее в действительность. Идеи социализма, спроецированные в будущее, давали неожиданную и довольно безрадостную картину. Произведения такого плана получили название “антиутопии”, в противовес утопическим произведениям прошлого. В антиутопиях, основанных также на раскрытии разных сторон жизни так называемого “идеального общества”, мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, чтобы проследить движение разума и показать чувства человека, претерпевающего на себе законы этого общества. Именно в этом случае увиденное “изнутри” оказывается вовсе не столь совершенным, каким могло показаться пришельцу, человеку постороннему, оно являет рядовым членам общества свою неприглядную изнанку. Таким образом, антиутопия личностна, так как критерием “подлинности”, совершенства идеального мира становится субъективный взгляд одного человека, в то время как утопия довольствуется утверждением безличного “всеобщего счастья”, за которым незаметны слёзы отдельных обитателей утопического государства. Намерения утопистов, мечтающих о всеобщем благоденствии, о решении вековых проблем социальной несправедливости, о совершенствовании действительности, поистине благие, но именно этими намерениями вымощена дорога в земной ад. Столкнувшись с невозможностью в короткие сроки переделать мироздание и удовлетворить все потребности человека, утописты быстро приходят к тому, что легче переделать самого человека: изменить его взгляды на жизнь и на самого себя, ограничить потребности, заставить думать по шаблону, определяющему изначально, что есть добро и что есть зло. Однако, как оказалось, человека легче изуродовать, даже убить, чем переделать, в противном случае это уже не человек, не личность. Именно личность становится камнем преткновения для любых утопистов, стремящихся расправиться со свободной волей индивидуума. Поэтому конфликт личности и тоталитарной системы становится движущей силой любой антиутопии, позволяя опознать её черты в самых различных, на первый взгляд, произведениях. В отличие от утопии, то есть идеального общества, антиутопии проливают свет на эпоху, в которой они появились, отражают ее страхи и надежды, ставят человека перед нравственным выбором.
«Какие ценности из тех, в которые свято верили наши деды, можно было теперь воспринимать всерьез? Патриотизм, религия, империя, семья,святыня брака, продолжение рода, воспитание, честь, дисциплина – теперь каждый в мгновение ока мог поставить все это под сомнение. Но к чему приходишь, отвергнув такие непреложности?»
Джоржд Оруэлл
Список используемой литературы
www.wikipedia.org/wiki/Антиутопия
Философский словарь - ред. И.Т. Фролова. Политиздат, 1981
Евгений Замятин «Мы», АСТ МОСКВА, 2008
Джордж Оруэлл «Скотский хутор», Таллинн, «Периодика», 1989
Шпаргалки Зарубежная литература
Шпаргалка >> Литература и русский языкТрадицию надежды и превратить её в настроение отчаяния. Моральная... жанра антиутопии и их отражение в английской и американской литературе . Расцвет антиутопии приходится... человеческое сердце, человеческая чувствительность, понятия о приличии, смирение и...
Понятие и сущность мировоззрения. Основные типы мировоззренческих систем
Реферат >> Философия... отражения , как понятия , концепции, теории, гипотезы. Зачастую в философской литературе ... логических категорий, составляющих её духовную сущность. Проявлениями... , в социальных утопиях и антиутопиях , в разнообразных социальных движениях современности...
Основы информатики (7)
Шпаргалка >> Информатика... == Понятие информации,классификация и свойства ==В литературе можно найти... её модернизацию. Конфигурацией компьютера называют... в современном искусстве. Ещё в середине 1980-х годов сформировался... (1909) изобразил всемирную автоматическую систему, обслуживающую...
МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ГИМНАЗИЯ № 19 имени Н.З. Поповичевой г. Липецка
Жанр антиутопии в русской литературе XX века(по произведениям Е.Замятина «Мы» и Т.Толстой «Кысь»)
Экзаменационный реферат по литературе
Терещенко Дарина Валерьевна Руководитель: Жестерева Наталия Борисовна, учитель русского языка и литературы
Липецк-2008
I. Введение 3 II Основная часть. Сопоставительный анализ романов Т.Толстой « Кысь»
и Е. Замятина «Мы» 5
Природа жанра и история создания 5
Устройство внутреннего мира 8
Основные персонажи 13
Главные конфликты 19
Языковые особенности 21
Заключение 24
Список литературы 26
Введение
Антиутопия как жанр появилась достаточно давно. Но для того, чтобы она возникла, должна существовать утопия - грандиозный проект будущего, воплощение самой смелой и лучезарной мечты человечества о «золотом веке». Мировая литература знает «Республику» Платона, «Утопию» Томаса Мора (произведение, давшее название жанру), «Город Солнца» Томаса Компанеллы. К утопии восходит знаменитый четвертый сон Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?». В отличие от утопии, то есть идеального общества, антиутопии проливают свет на эпоху, в которой они появились, отражают ее страхи и надежды, ставят человека перед нравственным выбором. Не случайно именно в XX веке, в эпоху жестоких экспериментов по реализации утопических проектов, антиутопия окончательно оформляется как самостоятельный литературный жанр. «Антиутопия, или перевернутая утопия, - пишет английский исследователь Ч.Уэлш, - была в XIX веке незначительным обрамлением утопической продукции. Сегодня она стала доминирующим типом, если уже не сделалась статистически преобладающей». Среди лучших антиутопий XX века - романы О.Хаксли, Г.Уэллса, Д.Орруэлла, Р.Брэдбери, А.Платонова, братьев Стругацких, В.Войновича. Судьба антиутопического жанра в русской литературе XX века была столь же противоречива, как и сама ее художественная суть. Изначально противостояние новой художественной формы, сформировавшейся в 20-е годы в России, утопическим идеалам, запечатленным прежде во многих известных творениях мировой литературы, предопределило самодостаточность и «выживание» жанра антиутопии. Одной из известнейших антиутопий, написанных на русском языке, стал роман Евгения Замятина "Мы". Для меня, как для человека XXI в., интересно сопоставление этого произведения с другим, созданным намного позже
романом Т.Толстой «Кысь». Это и стало предметом данного исследования. Цель реферата - не столько выявление признаков антиутопии, присущих этим романам, сколько определение сходства и различия проблем, затронутых в произведениях, созданных в начале и конце XX века. Даже удивительно, насколько объединенные (на первый взгляд) лишь жанровым своеобразием, созданные в разные эпохи и в разных условиях романы могут быть едины в своем изображении жестокости и других пороков общества, доведенных с помощью гротеска до абсурда. По сути своей природа жанра в современных текстах остается неизменной. Произведения строятся на традиционном утопическом мотиве вероятности совершенного будущего и не менее уже традиционном антиутопическом мотиве отрицания запечатленного социального несовершенства. Устоявшейся чертой антиутопии становится экспериментальность, модельность изображаемых ситуаций, воспроизводимых миров, а также функциональная специфика. Прописывая вероятные пути развития общества, писатели конца века так же, как и их предшественники, предостерегают от возможных и нежелательных ошибок. При этом сила художественного прорицания такова, что многие прогнозы сбываются на глазах современников в ближайшее время.
В этом свете сопоставление романов Е.Замятина «Мы» и Т.Толстой «Кысь» - дело достаточно рискованное. Замятинский текст изучен в самых различных аспектах, мнения о нем уже устоялись. Текст Толстой, напротив, весьма противоречиво оценивается критиками, и, по большому счету, требует к себе более пристального внимания. Тем не менее повод для сравнения есть: «Мы» - это первая антиутопия в русской литературе XX века, «Кысь» - одна из последних.
Библиография
1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд. М., 1972 - 178 с. 2. Беньяш Е. Дунин сарафан // Дружба народов. 2001. - №2. - с.215 - 231. 3. Голубков М. Русский постмодернизм: начала и концы // Литературная учеба. – 2003. - №5. - с.87 - 92. 4. Давыдова Т.Т. Роман Т. Толстой «Кысь» // Русская словесность. - 2002. -№6. -с. 25-30. 5. Замятин Е.И. Мы. Повести. Рассказы. 2-е изд., стереотип. - М.: Дрофа, 2003 - 368с. - (Библиотека отечественной классической художественной литературы). 6. Иванова Н. И птицу паулин разрубить на каклеты // Знамя. - 2001. - №3.-с. 219-221. 7. Нянковский М.А. Антиутопия: К изучению романа Е.Замятина «Мы» // Литература в школе. - 1998. - №4. - с.94-101. 8. Пронина А.В. Наследство цивилизации. О романе Т.Толстой «Кысь» // Русская словесность. - 2002 - №6 - с. 31 -32. 9. Роднянская И. Литературное семилетие. М., 1995. 10. Славникова О. Пушкин с маленькой буквы // Новый мир. – 2001. - № 3.- с. 27 - 31 11. Толстая Т.Н. Кысь. - М.: Изд-во Эксмо, 2003. - 330 с. 12. Толстая Т.Н. Кысь: Роман. - М.: Подкова, Иностранка, 2000 -127 с.. 13. Чаликова в.А. Крик еретика: Антиутопия Евгения Замятина [«Мы»] // Вопросы философии. - 1991. - №1. - с. 16-27. 14. Шафранская Э.Ф. Роман Т. Толстой «Кысь» глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа // Русская словесность. - 2002. - №1. - с. 36-41.
Утопия (от греч. u – нет и topos – место, т.е. место, которого нет; по другой версии от греч. eu – благо и topos – место, т.е. благословенная страна.) – изображение идеального строя, лишённое научного объяснения.
Впервые этот термин появился в книге Английского писателя-философа и общественного деятеля шестнадцатого века Томаса Мора. В романе Мора «Остров утопия» был описан идеальный социальный строй без угнетённых и угнетающих на некоем несуществующем острове. С тех пор утопическая философия, как стремление добиться всеобщего блага путём социальных преобразований получила большую популярность, и утопией стали называть все сочинения, содержащие нереальные планы этих преобразований.
Однако всегда существовали противники утопии, видевшие в ней только пустые идеи, заражающие сознание людей и ищущие толпы фанатиков, чьей жизненной целью становится воплощение практически невоплотимых идей. Борьба с утопией шла постоянно, но ХХ век, богатый революциями и другими социальными катаклизмами, перевернувшими мир, стал временем становления и рассвета жанра антиутопия.
Задача
реферата - проследить, как изменился жанр антиутопия с начала ХХ века до наших
времён.
««Утопии страшны тем, что они сбываются», - писал Н. Бердяев. Антиутопия тесно связана с утопией – «замыслом спасения мира самочинной волей человека» (С. Франк) в соответствии с идеалом. Исторический процесс в антиутопии делится на два отрезка - до осуществления идеала и после. Между ними – катастрофа, революция или другой разрыв преемственности. Отсюда особый тип хронотопа в антиутопии: локализация событий во времени и пространстве. Все события происходят после (переворота, войны, катастрофы, революции и т.д.) и в каком-то определённом, ограниченном от остального мира месте. В антиутопии «конец истории» является точкой отсчёта, началом. Антиутопия разомкнута в будущее, так как демонстрирует последствия социально-утопических преобразований. Жизнь героя антиутопии предельно подчинена ритуалу, и поэтому часто темой произведения становится стремление героя этот ритуал сломать, разрушить, восстать против него. Конфликт «я» и «мы» типичен для любой антиутопии, для которой актуальной становится проблема превращения личности в массу.
Литературная
традиция антиутопии ХХ века, заданная Е. Замятиным в романе «Мы», А. Платоновым
в «Чевенгуре», В Набоковым в «Приглашении на казнь», сегодня в начале нового
века, значительно корректируется. Писатели выявляют новое тотальное
антиутопическое сознание, ставшее знаком современности. А. Генис полагает, что
современные писатели, «балансируя на краю пропасти в будущее, обживают узкое
культурное пространство самого обрыва». Во взаимодействии абсурда и реальности,
хаоса и нового миропорядка, сюрреализма и кафкианства рождается новая
стилистика. (8.стр 34)
Впервые антиутопия получила всемирную известность в начале ХХ века. Этот период истории в мире ознаменовался невиданными до этого, невероятными по своим масштабам войнами, (в том числе и Первая Мировая война) и многочисленными революциями, одна из которых перевернула «с ног на голову» огромную страну – Россию. Идеи этой революции, без сомнения, можно назвать утопическими, именно поэтому традиции антиутопии ХХ века были заданы в произведениях русских писателей начала столетия. Самым первым таким писателем и самым ярким произведением стал роман Е. Замятина «Мы».
«Мы» - краткий художественный конспект возможного отдалённого будущего, уготованного человечеству, смелая антиутопия, роман-предупреждение…Написанный в 1920 году, в голодном, не отапливаемом Петрограде в период военного коммунизма с его вынужденной (а порой и неоправданной) жестокостью, насилием, попранием личности, в атмосфере распространённого убеждения о возможности скорого скачка прямо в коммунизм, роман погружает нас в то будущее общество, где решены все материальные запросы людские и где удалось выработать всеобщее, математически выверенное счастье путём упразднения свободы, самой человеческой индивидуальности, права на самостоятельность воли и мысли». (4. стр.17)
В романе описывается жизнь некоего Единого Государства, образованного после окончания двухсотлетней войны. Социальный строй этого государства идеален: каждый его житель имеет равные права и обязанности. Все они, как один идут по гудку на работу, все одновременно возвращаются с неё, одеваются и питаются одинаково. Каждый имеет право на прогулку в определённое время и на «розовый билет». Для того чтобы сделать жизни всех жителей Единого Государства максимально похожими, отменили даже имена. Их заменил порядковый номер, и человек превратился в нумер, абсолютно лишённый индивидуальности. И потому, как каждый из тысяч нумеров похож на другого, они имеют полное право заменить «я» на «мы», и более того, это «мы» вскоре должно вытеснить и полностью искоренить «я». Замятин описал то общество, к которому стремились в России после революции. « Это общество прозрачных стен и проинтегрированной жизни всех и каждого, розовых талонов на любовь (по записи на любого нумера, с правом опустить в комнате шторки), одинаковой нефтяной пищи, строжайшей, неукоснительной дисциплины, механической музыки и поэзии, имеющей одно предназначение – воспевать мудрость верховного правителя, Благодетеля. Счастье достигнуто - воздвигнут совершеннейший из муравейников». (4.стр19). И этот «муравейник», отгороженный от остального мира «зелёной стеной», живёт и процветает, чему способствуют многочисленные бюро, призванные следить за «всеобщим счастьем», за соблюдением всех его правил. И самое страшное, что теми, кто построил этот «муравейник» и следит за порядком в нём, движет совсем не присущая человеку жажда власти, а преданность идее счастья, переросшая в фанатизм. И герой, осознавший всю неправду этого счастья, вырвавшийся из-под влияния идеи путем собственных размышлений о жизни и происходящем вокруг него, не в силах противостоять этому фанатизму. Он, Д-503 осознаёт своё «я», но он один, против «мы», когда «мы» - это десятки тысяч нумеров, живущих и мыслящих, как одно целое.
Нельзя
сказать, что роман Замятина соответствует схеме написания антиутопии, потому
что «Мы» и стал этой самой схемой. Замятин «породил целую мощную традицию,
представление о которой даёт простое перечисление имён и названий: «О дивный
новый мир» О. Хаксли, «Приглашение на казнь» В. Сирина-Набокова, «451 градус по
Фаренгейту» Р. Бредбери…Но главное для нас, что Замятин был первым.(4.стр 20).
Английский писатель-антиутопист середины ХХ века Джорж Оруэлл является одним из продолжателей той мощной традиции, заданной Замятиным. Поэтому его роман «1984» соответствует канонам написания классической утопии.
«Роман Дж. Оруэлла(псевдоним Эрика Блэра) «1984» - удивительный роман. Эта антиутопия настолько прозрачна, что многие из гипербол, использованных автором для достижения большей выразительности и яркости изображаемого им «нового мира», и гиперболами-то назвать невозможно: жизнь и быт Океании будто списаны с реальных событий и явлений недавнего прошлого нашей страны.
Достаточно вспомнить вездесущие лики Старшего брата – советские вожди ещё недавно точно так же взирали на свой народ с портретов и постаментов…Оруэлл писал о настоящем и возможном будущем(роман написан в 1949 году), и цель автора антиутопии не констатация факта, а взгляд в будущее, предпосылки которого зреют в настоящем.» (1.стр 387).
В героях Оруэлла Уинстоне Смитте и Джулии мы видим Д-503 и I-330 – героев, восставших против общества, и искренне надеявшихся победить его.
«…Общество всеобщего счастья, «Свободы. Равенства. Братства», дано здесь изнутри, через чувства его единичного обитателя, испытывающего на себе, своей частной судьбе законы общества «идеальной несвободы»».(1.стр388)
Но Оруэлл, в отличие от Замятина, ужесточает требования к человеку. Те самые, соблюдая которые человек должен быть счастлив. Он создал общество в котором человеку запрещено абсолютно всё, кроме подчинения партии. Партия превращается в «последнюю инстанцию правды». Если партия говорит, что 2+2=5, то каждый должен искренне верить, что так оно и есть. Кроме того, в Океании существует совершенно абсурдная теория, воплощая которую партия приравнивает себя к Богу, когда-то существовавшему, но давно запрещённому ей. «…Ведь обратить «рабство в «свободу», не смягчая его ни на йоту, а «войну» в «мир», не прекращая её вести, - никак не меньшее чудо, чем превратить воду в вино. А сделать бывшее не бывшим, чем поминутно занимаются разнообразные «министерства правды», - под силу, как полагал, например, Данте, одному Богу». (2.стр36).
При такой ситуации вполне законна победа общества над героем, причем, не физически устранив его, а, заставив его мыслить, подобно миллионам других людей. И хоть Оруэлл и оставил место в Океании сравнительно свободной категории людей – пролам, он все равно не видит в них спасения.
И снова
общество побеждает личность, и не оставляет надежды на то, что все изменится в
лучшую сторону. А обществом по-прежнему управляют фанатики, убеждённые в том,
что все их дела действительно делают человека счастливым.
И, наконец, обратимся к антиутопии конца ХХ века. Посмотрим, что произошло с жанром в дни, когда уважение личности является главной ценностью во всём мире, и постепенно отпадает надобность писать об опасности коммунизма и тоталитарного режима.
Но, несмотря на то, что возможность потерять свободу личности в обмен на сомнительное счастье всего социума кажется нам практически нереальной, антиутопии продолжают появляться. Тут даёт о себе знать то самое «новое тотальное антиутопическое сознание, ставшее знаком современности», которое выявляют писатели.
Рассмотрим роман Т. Толстой «Кысь» как пример антиутопии конца ХХ века.
Построен роман по всё той же схеме: действие происходит после Взрыва, изменившего весь мир, что находится за пределами города Фёдор-Кузьмичинска никто не знает. Есть даже санитары, напоминающие замятинские бюро и оруэлловские министерства. Но, читая «Кысь», понимаешь, что всё-таки что-то очень сильно отличает это произведение от предшествующих.
«Вот прочитаем мы "Кысь" (мудростью проникнемся, видимо, наизусть текст выучив), и тогда, быть может, что-то сдвинется. Ну а не хватит силенок - останемся в том заколдованном круге, о коем и повествует Толстая, в том русском бреду, где будущее (действие происходит через несколько столетий после Взрыва, превратившего людей в мутантов) неотличимо от прошлого (в романе представлен синтез неолита и средневековья). Будем мы, "голубчики" (так именуют друг друга персонажи Толстой), трястись над огнем (добывать не умеем), подчиняться произволу "мурз", славить очередного верховного Федора Кузьмича, что изобрел колесо и коромысло и сочинил всю мировую литературу (бывшая Москва и зовется Федор-Кузьмичск - до тех пор, пока новый царек не наречет ее Кудеяр-Кудеярычском).
Будем питаться мышами и червырями, драться, воровать, ржать над чужими бедами, исходить похотью, изнывать от страха перед властями, а пуще - перед Санитарами (тайной полицией), а того пуще - перед невидимым зверем Кысь, что живет в северных лесах, дико и жалобно воет и бросается на зазевавшегося голубчика, рвет когтем его главную жилочку - "и весь разум из человека выйдет". Будут вести свои бессмысленные споры "прежние": то ли прошлое восстанавливать надо, то ли на прогресс и Запад надеяться. Будут дразнить и соблазнять нас химерой культуры: "старопечатные книги" запрещены (на тех, кто хранит их, и охотятся Санитары), но писцы исправно покрывают бересту "новыми сочинениями" Федора Кузьмича, каковые всегда можно купить на торжище, заплатив некоторым количеством мышей. А если кто шибко полюбит книжную мудрость, если возжаждет всю ее себе присвоить (проникнется духом гоголевского Петрушки), то станет он орудием тех же самых Санитаров - "лечить" (убивать) других голубчиков начнет, в очередной революции участие примет и ради "спасения искусства" на предательство пойдет. И окажется, что он (ты, читающий без разумения!) и есть невидимый зверь Кысь. Что и случилось с главным героем романа».(5)
Толстая высматривает все проблемы не в фанатизме и не в преданности идее. Она видит угрозу в незнании, в нежелании стремиться к знанию. Отсюда появляется страх, который и заставляет человека сидеть на одном месте, боясь изменить что-нибудь, и необдуманные поступки, приводящие общество к большему упадку. Совершенная потеря ценностей или неправильное их восприятие возвращают общество к первобытному строю.
«Правда, почему-то пережившим финальную катастрофу - новый Взрыв, после которого на вечном нашем пепелище длят свои споры двое всегда живых "прежних" - "хранитель огня" и "диссидент-западник".
Так и будет. А все потому, что азбуки не выучили. Чего читаем - не понимаем» (5).
Однако у
Толстой не всё так однозначно. Роман заканчивается новым взрывом и остаётся
непонятным: либо герои возносятся над тем самым обществом, и побеждают его,
либо погибают. Но в любом случае «варварские» устои сгорают в огне нового
взрыва, поэтому в романе нет безнадёжности, скорее, смутная надежда на
разумность человечества.
В процессе исследования мы убедились, что первые две трети двадцатого столетия антиутопия боролась с тоталитарным сознанием, захватывавшим мир, указывая на изъяны и опасность общества, построенного без уважения к личности, к отдельному «я». Строем, основанным на утопической идее всеобщего счастья. Казалось, после краха этой идеи отпала и надобность бороться с идеологизмом и фанатизмом, антиутопия должна перестать быть востребованным жанром. Но всплывают другие проблемы, скрытые внутри самого человека, прежде всего это нравственные проблемы.
Антиутопия по-прежнему осталась жанром-предупреждением, с незавидными прогнозами на будущее, заставляющими нас задумываться над тем, как мы живём.
В заключение хочу привести высказывание В. Чаликовой об антиутопиях: «Если мы ещё не дожили до описанного ими будущего, то этим мы обязаны им. А если мы всё-таки придём к нему, мы должны будем признать, что знали, куда идём».
1.Белокурова С.П., Друговейко С.В. О дивный новый мир. Пророчества, которые сбываются // Русская литература. Конец хх века уроки современной литературы: Учеб.-метод. Пособие. – СПб.: Паритет, 2001
2.Гальцева Р., Роднянская И. Помеха – человек: Опыт века в зеркале антиутопий // Новый мир. 1988, №12
3.Замятин Е. Мы: Роман, рассказы, повесть / Сост. О. Михайлов. – М.: Мол. Гвардия, 1990. – Б-ка «Возвращение
4.Михайлов О. Гроссмейстер литературы // Евгений Замятин Мы: Роман, рассказы, повесть / Сост. О. Михайлов. – М.: Мол. Гвардия, 1990. – Б-ка «Возвращение».
5.Немзер А. Рецензия на «Кысь» Татьяны Толстой
6.Оруэлл Дж. 1984. – Пермь: Капик, 1992
7.Толстая. Т. Кысь. – М.: Подкова, 2001
8.Черняк М.А. Путеводитель по современной литературе. – СПб.:Сага, 2002
Loading...